Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова. Вестибюль

 

АРТ-салон. Художественный салон Клуба ЛИИМ

 

Клуб ЛИИМ
Корнея
Композиторова

ПОИСК В КЛУБЕ

ЛИТ-салон

ЛИИМиздат

МУЗ-салон

ОТЗЫВЫ

КОНТАКТЫ

 

 
 

Главная

АРТ-имена

Поиск в АРТ-салоне

Арт-сайты

       
 

Сальвадор Дали. Жизнь и творчество
Последняя роль Дали. Каденция и финал

Завершая Тайную жизнь, Дали написал нечто вроде молитвы о спасении души своих клеветников; он думал также и о безбожниках: «...Продираясь сквозь густой мрак собственной плоти, полной бесов, сбивающих с пути, пробивая путь сквозь внешние обстоятельства бытия моего, я стремился лишь к одному, и это были: небеса обетованные! Мне жаль тех, кто этого еще не понял! Когда я, впервые в жизни, заглянул в выбритую подмышечную впадину женщины, я взалкал небес обетованных. Когда я шарил костылем в разложившейся, кишащей червями массе, бывшей когда-то моим ежиком, я искал небеса обетованные. И когда на вершине Muli de la torre я всматривался в черный провал надо мной, я и в нем отыскивал небеса обетованные. Гала, из этого ли ты мира? И что такое небеса обетованные? Где обретаются они? «Обретаются небеса обетованные не вверху и не внизу, не справа или слева, но в самой сердцевине, в груди того, кто имеет веру». В этот миг еще нет у меня веры, и я трепещу оттого, что мне суждено умереть, не обретя небес обетованных».

Но нет, Дали не пришлось умирать без всякой надежды на встречу с ними. По его собственным словам, он обрел веру в 1949 году. Католическую веру — пышно барочную, тот католицизм, в котором прихотливость возведена в ранг высшей добродетели, то царство чудес, где надо ярко нарумяниться, прежде чем надеть черную сутану.

И если уж мы коснулись столь важного предмета, давайте повнимательней приглядимся к обстоятельствам, в которых такому человеку, как Дали, с его умением держать нос по ветру, вдруг взяло да и показалось, что он нашел путь, ведущий на небеса. Тем более, что когда небо как таковое, после большого перерыва, что он особо отметит, попалось ему на глаза 1 августа 1952 года, то — как он сам пишет в Дневнике гения — наш герой одновременно и разочаровался, и возликовал, найдя небеса «удивительно маленькими». Ему даже кажется, что чем более возрастает величие его, Дали, тем меньше становятся небеса. Он вспоминает, как на старом зеркальном стекле небесной тверди, испещренном светящимися точками, он искал и находил намеченные этими точками контуры фигур — отражений его, Сальвадора, отроческих тревог и страстей. А теперь наука подтверждает — персонально ему, Дали, большому любителю преувеличений: Космос конечен, имеет пределы. В тот августовский вечер, прежде чем уснуть, он повторил сам себе еще раз, «что Вселенная, как любая вещь, материальная по своей природе, окажется до ужаса мелкой и ничтожной, если поставить ее для сравнения рядом с картиной Рафаэля».

Именно в этот момент Дали подчинял себе то, что его мучило, решившись, наконец, вглядеться в подвижное и непрозрачное, которое находится по ту сторону жизни и потому угрожает ей. Просто знать о том, что оно существует, для Дали было уже недостаточно. Частично он сам высказал то же самое в своем Мистическом манифесте: «У экс-сюрреалиста тогда, в 1951 году, не было никакого иного выхода, кроме как взбунтоваться, а это значило одно: стать мистиком и познать потустороннее, нарисовав его».

Но ведь что-то в этом роде уже говорилось им же годами десятью раньше: «Прошли, прошли, прошли, и тысячу раз прошли времена экспериментов. Пробил час самолично сотворить себя». А сколько раз, во имя этого самого «познать, нарисовав», он с яростью отстаивал принцип хорошо писать и своим пылом выделялся среди всех современных ему художников. Притом в манере Дали было еще и тыкать пальцем, с громким улюлюканьем указывая на самого главного врага. Им могли оказаться и «масонская ложа» абстракционистов, и Матисс, и все современное искусство чохом, как лишенное подлинного величия, безмозглое, отдавшееся во власть ленивой неряшливости и разлагающееся заживо...

Такому чудищу только и можно, что противопоставить «ультраретроградную» живопись и книжные иллюстрации помпезного живописца прошлого века, Жана Луи Эрнеста Месонье, с его любовью к изящным, тщательно выписанным деталям, виртуозно владевшего техникой, истинного предтечу. Дали, в знак почтения и благодарности, посвятил «тому, кто пришел прежде него», свою картину Ловля тунца — шедевр, созданный в 1966-1967 годах и напоенный духом ярости, пронизанный ритмами исступления.

Такого рода сверхусердие Сальвадора Дали в конце концов принесло свои неизбежные плоды и привело к его полной изоляции от художественной среды. Продолжалась столь полная изоляция до конца дней нашего маэстро.

Он же в этот период своего творчества особенно пристрастился к текучим линиям и мазкам, к изысканной строгости форм, к потокам света, сбегающимся в геометрический центр сцены. Мир на полотнах Дали этой поры предстает во всей своей реальной очевидности, точно и тщательно воспроизведенный во всех деталях. Однако мир этот причудлив, странен, капризен, ужасное предстает в нем во всей своей полноте, и при том исполненное неизъяснимой красоты. Но ведь все это всегда было прописями искусства Сальвадора Дали, основой его творчества, обретенной уже в ранние годы, на этом фундаменте строились все его последующие искания и открытия. Что же изменилось, и на самом ли деле произошли какие-то перемены?

У меня в запасе сенсационный ответ: все, что думал, писал на холстах и предавал бумаге этот «новый», этот «другой», этот поздний Дали, все эти результаты постоянных его собеседований со смертью объединяет нечто невероятное: здесь он не врет даже в малости, никогда не прикидывается. А дело оказывается в том, что прежде каждая его работа, каждая из позиций, которую он брал штурмом и завоевывал, весь его знаменитый полемический пыл — все было лишь деталями гигантской декорации, которую он строил для заключительного эпизода. Его еще надо было сыграть в театре этой фантастической жизни. Эпизод называется Последнее желание. Последнее желание Дали очевидно: остаться бессмертным.

Сколько бы мы ни обращались ко всей совокупности живописного наследия Сальвадора Дали, мы непременно каждый раз будем поражаться этим фигурам, ослепительно сверкающим так, словно источник света расположен непосредственно перед людьми и предметами. А сами люди и предметы, кажется, вот-вот освободятся от власти колдовства, обрекшего их на столь долгий сон, на неподвижность, и оживут прямо на глазах у Дали, прямо на наших глазах. Или, наоборот, впечатление будет такое, что здесь, на этих картинах, все, что может свершиться, уже свершилось или подошло к последнему пределу, и мы смотрим на мир, который уже никогда больше не явит себя, смотрим в последний раз, в его последнюю минуту. От искусства Дали неотделим этот оттенок двойственности. Наш художник всегда угощал кисло-сладким, чем-то вроде недозрелого, но на вид уже очень эффектного плода. Или преподносил самый красивый, самый роскошный цветок,— но, увы, уже увядший и полный элегической печали. Однако мы ошиблись бы, если бы со всеми этими привычными впечатлениями и ожиданиями подошли к Дали — экс-сюрреалисту. Как раз это все ему и пришлось отбросить, оставив остроту взгляда, устремленного в будущее, чтобы ясно, четко, объемно увидеть то, чего он еще не знает.

Жизнь Дали теперь размеренная, затворническая. В Порт-Льигате рождается основная часть картин этого «второго» Дали. Его голос кажется более чистым, небо на его картинах — более ясным, его боги — более величественными, способными не только продемонстрировать свою мощь, но и смирить собственную силу. А все это вместе, кажется, говорит: Дали больше ничего не ждет. Дали — остановился...

Однако нельзя забывать и другое: Дали до самого конца сохранил все самое неприятное, что было намешано в нем. Дали-мистик живет и доживает, купаясь во всем этом несносном киче, в этой тошнотворной позолоте, в омерзительных гипсовых и не гипсовых кружавчиках, во всех этих соплях, слезах и прочих жидкостях, какие только способен выделять организм.

Наконец, вот что еще очень важно: его восторженное, пусть и несколько шутовское, падение на колени перед наукой, а вернее — перед ДНК и всеми атомами мироздания, несущими в себе, как кошельки господни, невещественную энергию Космоса. Короче, Дали бил челом той «нуклеарной мистике», которой он, словно бродячий скоморох, специализирующийся на скабрезностях во славу Господа, взял да коснулся в старинный период собственного творчества грязной рукой Великого Мастурбатора. Прежде чем мы бросимся на колени, нас надо удивить словом истины или деянием, дотоле не виданным. Тогда чем более эмоционально, чем более напоказ мы отреагируем, тем более надежное отпущение грехов получим, покаянно расшибая лоб и взывая к состраданию Царственное сердце. Картина под таким названием написана Дали в самом начале пятидесятых годов, она кажется действительно потрясающим сгустком голоса матери, не перестававшего звучать для Сальвадора в течение всех этих десятилетий после ее смерти. Когда Сальвадор был маленьким, она звала его то «сердце мое», то — просто «сердце»: «Сердце, чего тебе хочется?»

Наверное, подошел момент подытожить наблюдения за этим Дали, который сам прилюдно подводит итоги. Двигаясь к финалу, Дали играет каденцию. Как и положено, играет только солист. Играет виртуозно, без всякого аккомпанемента. Он играет, свободно фантазируя на главные темы, звучавшие прежде. С другой стороны, и это поначалу даже странно, тела его персонажей теперь задвигались, повернулись к сцене, вновь оказавшись спиной к нам, зрителям, и стали похожи на те совершенные существа, которые нам знакомы по портретам Дали двадцатых годов. А если фантазия Дали пополняет его воображаемый бестиарий, то слоны теперь изображаются с длиннющими, тонюсенькими лапками, зато носороги материализуются везде и ведут себя с легкой непринужденностью, почти невинно — всюду, вплоть до сцены содомского греха.

О таком наш художник прежде и не ведал — когда животные, спариваясь, размножались в стадах его настоящего детства. Возможно ли, чтобы он познал этот грех только сейчас, в то самое время, когда прежний Дали очень, очень отдалился, а нынешний сводит счеты с прошлым? Или просто память взяла да подкинула Сальвадору воспоминание о каком-то конкретном событии? Да нет, он просто изображает самого себя, атакуемого собственным телом, что и естественно, и трагично при том образе жизни, на который Дали сам себя и обрек. Дон Сальвадор даже не ушел в себя, он намотался сам на себя и застыл без движения там, в себе, глубоко и надолго. Застыл так, что и его жизнь, кажется, сжалась до размеров какого-то ничтожного, стоячего «настоящего времени». Это время начало двигаться какими-то неведомыми путями, по дорогам, как бы и не существующим или ловко украденным у самого времени.

Все это действительно случилось, и сам Дали великолепнейшим образом отдавал себе отчет в происходящем. Это случилось с художником, уже факт существования которого диктовал волю современности. Зачем? Да чтобы проще было сопротивляться ей. Вот почему страницы автобиографии Дали так нужны ему самому, хотя они скорее ослабляют его, чем подпитывают, эти ушедшие дни, которые он воскрешает, чтобы запечатлеть. Однако запечатлевает он их так, что эти страницы кажутся не воспоминаниями, а лишь началом классического испанского плутовского романа-пикарески, главный герой которого, юный пикаро, лишь в начале пути и полон предчувствиями своей грядущей славы. Бывает и наоборот — например, когда 1 ноября 1952 года Дали решает предаться размышлениям о тех, кто уже мертв, и о себе самом. Составленный им список покойников производит впечатление холодного реестра того, что не вернешь и около чего не согреешься. Прошлое начинает восприниматься Дали по-новому: как нечто, способное обрести истинный вес после того, как окаменеет.

Едва осознав это, он тут же ломает вычурную суфлерскую будку, которую сам когда-то поставил у своих ног — ног актера, стоящего на авансцене. Ему уже не важна точность произносимого текста, а суфлерская яма, очевидно, вдруг стала напоминать могилу. Короче говоря, с автобиографией покончено. Он принимается за дневник, на первый взгляд сосредоточиваясь только лишь на каких-то мгновениях и днях, но в то же время открывая путь и на эти страницы обрывкам минувших лет, именам старых друзей, давним размолвкам. Он даже исповедуется, чего никогда прежде не делал. А здесь неожиданные признания начинают сверкать под его пером яркими блестками.

Он то ли целиком предает прошлое во власть небесную, то ли сам слепо предается «сакральному». Оно действительно овладело Дали, а насколько тяжел был недуг, дает понять свидетельство самого художника. Достаточно заглянуть в книгу Как стать Дали, написанную им вместе с Андре Парино. Дали вновь входит в родительскую спальню, таинственную и страшную. Он видит «роскошные фотографии [...] покойного брата, висящие рядом с веласкесовским Распятием». С годами Дали склонен больше, чем когда-либо ранее, отождествлять свое рождение после того, как семья оплакала умершего, с фигурой Того, кто выше его, кто так решил и послал его в мир, кто уготовал ему убежище. С пришествием Дали зритель обретает конкретность обетования. Причем мера этой конкретности соответствует мере усилия, предпринимаемого для того, чтобы отыскать в себе самом частицу нетленного, устойчивого и в распаде, разложении. Сама Гала — и та теперь играет роль того, кто терпеливо ждет Дали в другом месте, покровительствуя ему, и даже более чем просто покровительствуя. Вокруг «второго» и «последнего» Дали выстраиваются любимые мастера, словно в торжественном порыве, в усилии «второго пришествия», призванные скопом, чтобы шумно выразить переполняющую их радость. Легко понять, кто избранные: Веласкес, Микеланджело, Рафаэль, Сурбаран...

И вот приходит урочное время для Дали, который не хочет умирать. Близится роковой час для художника, всегда любившего одиночество, но никак не ту мертвую тишину, которая все настойчивей его обволакивает; для мастера, всегда пытавшегося мыслить, а не только жить страстями. Именно такое отношение к жизни, сама эта попытка совершенным образом воплотились в его живописи. Именно в этом и был, и есть смысл вызова, который бросало и продолжает бросать нам его искусство.

И вот он решает истощить себя до такой степени, чтобы превратиться в призрак, способный в какой-то момент будущего чудесным образом вернуться к жизни. Потом он отдает распоряжение бальзамировать свое тело после смерти. Потом он подробно разрабатывает уже весь сценарий своих похорон: театр так хорошо заменял ему реальное существование, что теперь должен был подменить и саму смерть.

Зная все это, присмотримся к нему в последний раз. Вот он, перед нами, на фотографии 1983 года, рядом со своей последней картиной, в торжественных белых одеждах, со своим костылем, в своей смешноватой шапочке. Это Дали, оставшийся один, многое и в себе самом растерявший. Заканчивается комедия, которую он и сочинил, и не то что сыграл, но предался ей без остатка, чтобы со славой пройти через все столетие. Но своенравный сюжет сам собой похоронил главное действующее лицо до того, как оно умерло.

Теперь же, когда Дали скончался, нам остается смотреть лишь на его работы. Они пришли к нам путями непрямыми и запутанными, то есть теми, которые западный стиль мышления и поведения как раз больше всего и любит. Нам в наследство он оставил ощущение какой-то ужасной тревоги. Она порой почти угасает, но сколько ни борись с этим чувством, оно всегда сопротивляется и никогда не бывает побежденным. А потому и это ощущение, это чувство всеохватной тревоги, неотделимое от имени Сальвадора Дали,— одно из вечных, самых незабываемых.

Сальвадор Дали
Жизнь и творчество (книга)

Предисловие.

Театр фантастической жизни

1. «Прикинься гением, и ты им станешь».

2. Счастье быть испанцем.

2.1. С Лоркой.

2.2. Супер-Женщина Гала.

3. «Сюрреализм — это я».

3.1. Дали и кино: от Боньюэля к Хичкоку.

3.2. За пределами живописи.

3.3. Благодарение Фрейду.

4. Последняя роль Дали. Каденция и финал.

4.1. Апогей кича: Театр-Музей в Фигерасе.

Творчество

Биография.

В поисках стиля.

Молодая женщина, увиденная со спины и другие картины.

Глас бессознательного в пустыне.

Пустыня в безмолвии Вечернего звона.

Американские годы. Стать классиком.

Мистический Дали.

Явление призрака свободы со зримым профилем Сальвадора Дали. (Послесловие к русскому изданию)

По материалам: Марко ди Капуа. Сальвадор Дали. Жизнь и творчество. Перевод с итальянского, послесловие и научная редакция русского издания: В. Кисунько. М.: АСТ - Астрель. 2005. - 271 с., ил.

На страницу художника: Дали Сальвадор (БРЭ)

Художники по годам рождения: 1901-1920;

Художники по странам: испанские

Художники по алфавиту:
АБВГДЕ Ё Ж З И ЙКЛМН ОПРСТ УФ Х Ц ЧШ Щ Э Ю Я

Художники по годам рождения, Художники по странам, Тематические коллекции

   

Поделиться в:

 
       
                     
 

Словарь античности

Царство животных

   

В начало страницы

   

новостей не чаще
1 раза в месяц

 
                 
 

© Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова,
since 2006. Москва. Все права защищены.

  Top.Mail.Ru